Рецензия
Русские писатели 20 века: Биографический словарь/ Гл. ред. и сост. П. А. Николаев; Редкол.: А. Г. Бочаров, Л. И. Лазарев, А. Н. Михайлов и др. — М.: Большая Рос.энцикл., 2000. — 808 с.: ил.; 27 см. — (Серия биографических словарей). — ISBN 5852702897.
Как ни глубоко пустило корни словарное начало в современной русской литературе под влиянием «Хазарского словаря» М. Павича, но при неизбежном на стыке веков и тысячелетий подведении литературных итогов без традиционной, сугубо словарной формы тоже оказалось не обойтись.
Хороших и разных словарей выходит сейчас превеликое множество. Впрочем, «разность» эта зачастую обманчива. Как ни меняй, вместе с цветом переплета, название — «Большой энциклопедический словарь», «Российский энциклопедический словарь», «Новый энциклопедический словарь» — в основе своей его материалы процентов на 80 пока перекочевывают из «Советского энциклопедического словаря» (а обновления не всегда его улучшают). Замечательным справочником стал историко-культурный многотомный словарь «Русские писатели 1800-1917 годов», но издание его затягивается, плавно переходя в следующее тысячелетие, современной литературы он, естественно, не касается.
А вот «Русские писатели 20 века: Биографический словарь» на сегодняшний день дает самую обширную персонифицированную панораму русской литературы ХХ века, превосходя по объему, в частности, и все западные аналоги. Среди 211-ти авторов, написавших около 600 статей — и филологи, и критики, и «просто» писатели разных убеждений, нередко полемизирующие друг с другом.
Нельзя объять необъятное и включить в не такую уж и увесистую книгу всех пишущих по-русски (вспомним, что только Союз писателей СССР насчитывал 10 000 членов). Неизбежна проблема критериев отбора, возникающая при любых словарных объемах. Честно признаюсь, что лично я не знал раньше о существовании весьма плодовитого «знаньевца», отправившегося искать признания в Нью-Йорке, С. И. Гусева-Оренбургского, и, кажется, мог бы и впредь обходиться без этого знания, но, увы, не сумел восполнить полулегендарные сведения о братьях Зданевичах, которые на слуху у специалистов по поэтическому авангарду, или об И. Коневском (таинственном Ореусе). Еще больше вопросов возникает при обращении к промежуточно-современным авторам. Не всякий примет заявленное в предисловии концептуальное ограничение — исключить Ч. Айтматова, Г. Айги, В. Быкова, на том основании, что «главный источник их творчества — в их национальной духовной стихии». А у Льва Лосева и Алексея Цветкова, что, тоже не та «стихия», хотя эмигранту Д. Бобышеву все же «посчастливилось» попасть в словарь?
В целом, текущий литературных процесс представлен весьма фрагментарно. В статье о Г. Сапгире говорится о вхождении поэта в «лианозовскую группу», лидером которой (откуда вышли и другие персонажи словаря) стал поэт и художник Евг. Кропивницкий. Но тщетно будет искать здесь статью о самом Кропивницком (если составители руководствовались литературной «чистотой», то тогда, получается, зачем здесь М. Волошин, который тоже был, при всем своем литературно-бытовом организаторстве, одновременно и поэтом, и художником?). Почему из самых современных «классиков» «повезло» Д. А. Пригову, но нет Л. С. Рубинштейна (из соратников) или Б. Примерова (из другого литературного лагеря)? Все эти пробелы позволяют сделать вывод об отсутствии в представлении авторитетных составителей структурной вертикали при обозрении литературных ландшафтов, так что в итоге словарь рассыпается, как «Книга песка» Х.-Л. Борхеса, несмотря на полемический запал некоторых авторов. Кое-кто из них впадает при этом в довольно забавную для жанра именно словарной статьи беллетристичность. С. Залыгин, живописуя биографию А. Солженицына, едва сдерживает скупую мужскую слезу, сообщая, что вот-де Решетовская — «вышла замуж за другого» (С. 656) (сам жанр провоцирует возникновение вопроса, за кого же именно, хотя, в принципе, это, конечно, совсем не так важно для литературного процесса как такового). Ю. Минералов, автор статьи об А. Прасолове, застенчиво ссылается на В. Кожинова, что тот «напишет впоследствии немногословно и емко о трагическом зигзаге, который случился в судьбе поэта» (С. 569), но в чем конкретно заключался этот «зигзаг», сам словарь предпочел умолчать. (В. Кожинов, получается, пусть и отдувается? Но он теперь ждет своих интерпретаторов!) Однако сам по себе более широкий жанр подведения литературных итогов, частным случаем которого является жанр словарно-энциклопедический, вероятно, все же дает шанс на формирование системного эстетического мышления методом «мозгового штурма».
ХХ век окончился идеологическим обвалом, оборотными зрительными символами которого стали, с одной стороны, всем знакомые телевизионные картины массовой защиты российского Белого дома от обессилевших танков, устроивших несколько ДДП по причине своей неповоротливости. С другой стороны поместилось зрелище решительного расстрела этого дома из танков, носителей новой российской государственности (хотя по отношению к прорабам новой вертикали, может быть, более уместен такой отрицательный термин, как а-сударственность).
XXI век начинается крушением информационно-эстетическим, какое бы большое будущее не предрекалось до недавнего времени, сквозь все компьютерные вирусы, т. н. информационной эпохе. За этот текст автор сел на следующий день после многократно воспроизведенного той же самой оперативной и вездесущей американской телекомпанией CNN разрушения как будто бы с телеэкрана ворвавшимися (по пути в мусульманский рай) новейшими камикадзе новых архитектурных символов Нью-Йорка, основного города всеобщего эстетического объекта на Земле, каковым, по мнению Ж. Бодрийара («Америка»), являются США. На таком затмевающем слово зрелищном фоне блекнут (как-то по-раскольниковски, не эстетично) недавние массовые московские теракты (при том, что «своя» война в Чечне продолжается). Никогда еще подводить итоги не приходилось в ситуации такого не итогового вызова — и со стороны зрелищности литературе, и со стороны реальности художественному мышлению как таковому, и со стороны столь невиданного начала жанру итогам (при том, что сама стихия слова открыта в большей степени будущему, чем прошлому). Если когда-то русская литература пыталась решить все, в том числе и нелитературные проблемы жизни, то сейчас наблюдается массовый уход литературы в нелитературу (философию, журналистику). Наступили ли при этом сумерки Раскольникова (героя «Преступления и наказания» Ф. Достоевского), какого-никакого, но все же христианина, не имевшего доступа к оружию столь массового поражения и такого беспроигрышного шанса на загробное блаженство, как его неожиданные наследники?
(Нет голосов) |