Рецензия
Вновь возвращаюсь к словарю Виктора Власова по нескольким причинам. Во-первых, восхищает автор, осуществивший свой грандиозный замысел (он же подобрал иллюстрации, ему же принадлежат многочисленные рисунки в тексте). Во-вторых, нельзя не приветствовать издательский дом «Азбука-классика», взявшийся за книжное воплощение словаря и проделавший это в короткие сроки (осталось выпустить завершающий том) и с высоким полиграфическим качеством. Можно, разумеется, сожалеть, что большинство многочисленных иллюстраций не цветные, а черно-белые, но надо быть реалистами. И по своему замыслу, и по содержанию труд Виктора Георгиевича Власова имеет явный просветительский характер, а при сложившихся ценах на книги цена комплекта и в нынешнем исполнении тянет на сумму, значительную даже для библиотек.
Но назову «в-третьих». Листая том за томом труд Власова, пользуясь изданием уже несколько лет, должен заметить, что помимо сугубо информационной помощи чувствую и силу авторской воли, энергию его принципов отбора материала, направленность его поиска. Представляется, что Власов занимался единственно плодотворным делом: готовил такую книгу, которой ему самому не хватало в жизни, делал словарь для себя. Он выступает хранителем удивительного музея мирового искусства, подчеркну, не только изобразительного. Вроде бы просматривалась опасность — такой хранитель-индивидуал что хочет, то и покажет, а нелюбимое задвинет подальше. Но словарная объективность выдерживается на самом достойном уровне. По своим узким научным интересам специалист по петровскому барокко, а также автор трехтомника «Стили в искусстве», Власов утверждает в своём начинании принципы подлинного художественного вкуса.
Вот злободневный пример. Недавно благодаря усилиям историков, подвизающихся на педагогической ниве, мы узнали, что в нашей стране вроде бы и не существовал один из самых жестоких тоталитарных режимов за всю историю человечества. Наверное, это не единственные открытия чудные, заготовленные для юного поколения держащими власть посткоммунистами-«просветителями» (еще плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада — это не «Дракон» Шварца, а Брехт в переводе Е. Г. Эткинда, если кто забыл), но за читателей труда В. Г. Власова я спокоен. В словаре целый комплекс статей, в которых с эстетическим изяществом и прокурорской убедительностью показаны и тоталитарная суть большевизма, и его практика управления искусством (см. статьи «Агитационное искусство», «План монументальной пропаганды», «Советский ампир», «Социалистический реализм» и мн. др.). В этих статьях, к слову, проявляется одно из существенных отличий и достоинств словаря: излагая факты, Власов даже интонационно постоянно напоминает читателю, что речь идет не о каких-то застывших камнях и пыльных холстах, а о творческих выражениях человеческих чувств, не всегда благих, но всегда представляющих живой интерес, даже если они порождены омертвляющими идеями тоталитаризма. Вот что, например, пишет В. Г. Власов о проекте Дворца Советов: «Утопичность подобной идеи, обернувшейся фарсом в социальной жизни, в художественном отношении заключалась в том, что ирреальные символы пытались заключить в реальном пространстве и архитектурных формах, которые требовали функционального, конструктивного и технологического обоснования». И далее о сталинских «высотках»: «Образ «здания социализма» разбился на сотни осколков, размножился и распространился в пространстве. Идею, невыполнимую в границах одного здания, перенесли в поднебесье, превратили в архитектуру миража. Силуэты «высоток» призваны были изобразить «счастливое небо новой жизни» (архитектура стала изобразительным искусством!)». А в завершение статьи «Советский ампир» В. Г. Власов пишет о нынешних архитектурных предпочтениях нашей посткоммунистической власти: «В 1990–2000-х гг. произошел новый поворот. В период идеологического и художественного кризиса постсоветского общества архитекторы, главным образом в Москве, стали проектировать и строить здания в стиле «нового ампира» (четвертого по счету). Вторичность, подражательность, бутафорность этой архитектуры, выглядящей особенно грубо в сравнении с памятниками подлинного Ампира, Классицизма и Барокко, также очевидна» (т. IX, с. 84, 86–87).
Должен подчеркнуть, что статьи в словаре Власова, освещающие политические стороны взаимоотношений искусства и власти, явно не главная ценность для автора. Они важны для всех нас, ибо на протяжении десятилетий тема «государство и художественное творчество» в подцензурной печати сколько-нибудь адекватно не осмысливалась. А для самого Власова, наверное, самыми дорогими и даже сердечными были статьи, где он пишет не о мутациях, а об эстетических вершинах изобразительного искусства, о шедеврах, о памятниках вечной красоты. Таковы, например, статьи «Торопец» — о памятниках архитектуры тверского городка, «Сфумато» — об особо мягкой живописной манере, «Розарий» — о типах композиций, изображающих Мадонну на фоне цветущего сада, — да, впрочем, большинство статей словаря уносят нас в мир вечно прекрасного…
В завершение должен назвать и «в-четвертых». По мере выхода словаря Власова все острее начинаю ощущать, насколько не хватает подобного издания по истории и теории литературы, словесности. Конечно, материалы многих статей у Власова — прекрасное подспорье для подготовки уроков по литературе (особая ценность — статьи по разряду «искусство и религия»), но все же проблема специализированного издания остается.
Когда выход десятитомника будет завершен, надо бы вернуться к более широкому обсуждению проблем современной справочной литературы, ее форм, доступности и, разумеется, содержания.(Голосов: 1, Рейтинг: 3.3) |