Интервью
- 12 января 2013
- просмотров 6152
Память — штука короткая
—
В очерке о вас почти десятилетней давности известный мурманский газетчик, один из первых редакторов «Мурманского вестника», Вячеслав Кондратьев сетовал, что в нашем крае ежегодно выходят сотни книг, а о журналистах и тоненькой брошюрки не написано... — Он историю «Полярной правды» хотел написать. И еще — музей «Полярки» создать.
—
Да? Не знал об этом. А у вас все же как возникла идея создания энциклопедии мурманской журналистики? — Ты знаешь, случайность. Случайность. Лет восемь назад попала мне в руки биография
Миши Тулина. Он работал на мурманском радио, соавтор
Алексея Киселева по первому изданию книги «Улицы Мурманска». В бумажном варианте, причем плохо напечатанная... Отложил ее. А потом думаю, дай-ка забью информацию в компьютер — на всякий случай. И постепенно банк этот стал расти. Когда таких справок биографических накопилось штук десять, я понял, елки-палки, — это судьба. Надо собрать всех. На это меня еще и энциклопедия
Дащинского, которую напечатал «Рыбный Мурман», подвигла
2. Наглядный пример. Но он хотел сказать о многом, а я — о журналистах. К тому же я то и дело ловил себя на том, что если помню какого-то человека, что он был у нас в журналистике, то могу забыть его имя и отчество, кем он работал и так далее. И как-то вот так — пошло-поехало...
— Да, память человеческая — штука короткая. — Безусловно. Очень короткая. А потом, раньше ведь в журналистику новый человек врастал не вдруг, а постепенно, шаг за шагом. И у него в голове достаточно четко складывалась картина нашего профессионального мира. И учителей, старших товарищей у него имелось в достатке. А сейчас человек попадает в профессию стремительно и, как правило, с первых шагов считает, что он — звезда, и до него здесь ничего не росло, никого не было. Он — первый! И плевать ему на то, что было до него... В газете пореже все это, там, как и всегда, ответственность за слово выше, а вот телевизор — там сплошные «звезды».
— Очевидно, что вам базовый, стандартный круг имен, составивших мурманскую журналистику ХХ века, был известен. Но, полагаю, в работе над словарем были открытия даже и для вас. Когда вы изумлялись: «О, а я этого не знал!» Конечно, были. В том числе подробности — и трагические, и комические, часть из них я в предисловии к книге рассказал. Когда начал уточнять детали биографий, много нового узнал о том же
Ефиме Федотовиче Разине. То, что он был узником Саласпилса. Убедился на этом примере, что все в нашей жизни рядом, пересекается. Когда-то, в классе шестом-седьмом мы в последний раз были на Рижском взморье, где бывал регулярно — там у «Североникеля» был пионерский лагерь, и я хорошо знаю те места. Но в Саласпилсе не был ни разу. Мы поехали — благо это недалеко от Риги. И... Хотя это был не первый для меня лагерь смерти — доводилось бывать в Германии в Заксенхаузене и Бухенвальде, но здесь впечатления остались еще более тягостные, пронзительные.
И еще — последние лет десять, когда едем в отпуск, заскакиваем к бывшему редактору печенгскому
Борису Иванову в Новоржевский район. И вот ведь как — первая «решетка» для Разина-мальчишки именно там состоялась, в новоржевской тюрьме.
Что еще? Кого-то я считал вечными мурманчанами, оказалось, все не так. Тот же
Григорий Сожин. Кстати, я только недавно узнал, почему он Сожин. У него ведь настоящая фамилия
Каганович, он далекий родственник того самого
Лазаря Кагановича. Многих из его родственников, даже когда Каганович был у власти, репрессировали, и они меняли фамилии. Когда ехали мы из Белоруссии на Украину и пересекали речку Сож, я, наконец, понял, почему такая фамилия. Григорий Борисович ведь родом как раз из тех мест, из Гомельской области.
Так вот он, проработав два года в «Полярке», еще до войны уехал в Москву, где пять лет был ответственным секретарем и замредактора газеты «Красный спорт», нынешнего «Советского спорта». Оттуда и на фронт ушел, а потом уж вернулся сюда. Он, видимо, очень легкий на подъем был человек, живой. Ведь оторваться от газеты трудно. А он не побоялся это сделать и стал одним из организаторов мурманского телевидения.
Тот же
Иван Иванович Портнягин, вся жизнь которого связана с «Поляркой». И он уезжал! Работал в Питере (тогда, в 30-е, наша область была частью Ленинградской) разъездным корреспондентом серьезной российской газеты.
Кстати, знаешь, как он умер? На сцене нашего драмтеатра тогда, в конце шестидесятых, поставили пьесу
Леонида Жуховицкого «Справедливость — мое ремесло». О журналисте — справедливом таком, правильном. Я не перепроверял, но никто это и не опровергал: рассказывают, Иван Иванович Портнягин шел по проспекту Ленина с премьеры домой, и ему стало плохо — не успели откачать. Настолько переживал увиденное...
Дотянулся и до Австралии
— А почему все-таки только попытка словаря. Это всерьез? Или кокетство? — Ну почему кокетство, Дима?!
— Так настоящий словарь же есть! — Но я же еще не знаю, сколько там ошибок. Вот в чем дело! Я не настолько наглец, чтобы назвать сделанное словарем. Я попытался его создать, а теперь поглядим, что получилось. Сейчас я нет-нет да и нахожу некоторые неточности. Надеюсь, что их все же не так много.
— Такое осторожное определение жанра книги связано, наверно, и с тем, что в нее вошли не только словарные статьи, но и публицистические материалы о журналистах. Еще и байки роскошные журналистские, очень вкусные! — Это тоже появилось спонтанно, неожиданно пришло. Я сначала планировал сделать два тома: первый — алфавитный, а во второй бы вошли статьи журналистов о журналистах и, возможно, фотоблок. Вообще, иллюстраций очень много получилось. Только снимков —
150, а всего их около
семисот.
— Что помогло вам в работе над словарем? — Книги. В последние годы чем-то помогал Интернет. Там я находил зацепки — цеплялся за строчку и принимался шерстить-звонить, искать. Именно так я вышел на ту же
Катю Данову — Екатерину Сергеевну, конечно. Но я привык, что ее звали в шестидесятые Катя... Она сейчас живет в Австралии, ведет на русскоязычной программе госрадио еженедельную рубрику. Как на нее наткнулся, ей-богу, не помню. И вспомнил, что я ее знаю. В Мурманске ее почти никто и не помнит. А я запомнил по Мончегорску — только начинал работать собкором «Комсомольца Заполярья»... Звонит
Володя Кисенко: «Тут приехали две барышни-журналистки из Мурманска, приходи, тебе будет интересно...» И мы пошли к ним в гостиницу. Одна из приехавших была Данова, корреспондент областного радио. Мне это запомнилось, конечно, — первая встреча с настоящим журналистом.
Связался с австралийским журналом, с которым она сотрудничает, вызнал ее координаты. И мы смогли общаться. И так же — с Израилем. С Германией. Хотел я дотянуться и до Соединенных Штатов, но не получилось. Компьютер тут не всегда поможет.
Связался и с нашими бывшими союзными республиками, конечно. С Украиной в первую очередь. Там, в Киеве, у меня был помощник —
Яша Махлин, который был у нас редактором «Терского коммуниста» (ныне — «Терский берег») и ковдорской газеты «Знамя пятилетки» («Ковдорчанин»). Там, как оказалось,
Ванька Елистратов — до сих пор жив. Тоже через Интернет его нашел. Когда-то я ему сопли вытирал в «Комсомольце» — он спортом у нас занимался, пишущий журналист. Потом перешел в «Рыбный Мурман», потом перебрался в Москву, работал в «Известиях», потом в каком-то журнале российском. Затем вернулся на Украину, он родом из Винницы. А на Север любовь привела...
— А кто еще помогал в работе, кроме уже названных коллег? —
Светлана Алексеевна Попова. Я, чувствую, она с удовольствием читала рукопись. А она многих помнила из стариков, из тех, с кого все начиналось. Особенно, конечно, в том, что касается телевидения областного, где она проработала полвека.
Виктор Георги, бывший редактор «Рыбного Мурмана», — он сейчас в Петрозаводске.
Ольга Ширмер из Ловозера, где многие годы работала в местной газете.
Виктор Жарков, в начале 70-х — художник «Комсомольца Заполярья», а затем Мурманского книжного издательства.
Гена Лейбензон из Мончегорска. Издатель
Игорь Опимах много помогал — здорово включился в общую работу.
«Старшие коллеги казались мне богами»
— А есть истории, которые в книгу не попали по каким-то причинам? Из-за того, скажем, что просто какое-то имя упоминать не хотелось? — Ну, среди журналистов тоже мерзавцев-то хватает... Так что, кого-то и упоминать не хотелось. А истории есть, конечно, но во многих просто не уверен — не знаю, насколько они достоверны. Там все-таки все настолько достоверно выглядит, висит в воздухе, что порой кажется — ну чистая правда! И я не из единственного источника об этом слышал...
А насчет историй, которые не вошли в книгу, — вот тебе еще одна, навскидку — о бывшем вашем редакторе,
Юрии Савине. В середине 80-х Юра окончил УрГУ и приехал к нам.
Пять лет работал в «Полярке». Корреспондент он был неплохой, въедливый. К материалам особых претензий не было. И вот он приносит очередной опус — большущий. Я поморщился, поправил и в машбюро. А порядок такой: после того, как текст набрали, автор его вычитывает, расписывается — графа для того имелась специальная «Фамилии, факты и цитаты сверил», и материал уходит в секретариат. Курьер его забирает и относит в набор. Вышел номер с этой статьей, и все нормально вроде бы. И вдруг курьер является ко мне испуганная, трясущаяся и приносит три странички из материала, которые она каким-то образом не донесла до машбюро, потеряла. Беру газету, сравниваю, зову Савина: «Смотри, Юр!» А он: «Я думал, это вы сократили!» Вот так три страницы выпали, что не нарушилось ни содержание, ни даже пунктуация. Выпали абзацы, которые, наверное, и не нужны были в этом материале... Уникальнейший случай!
— Летучки, кстати, как проходили тогда? — У меня был в ту пору в «Комсомольце Заполярья» хороший редактор. Я потом и сам вел летучки, но всегда для меня образцом было, как это делала она —
Зоя Быстрова (потом, после Мурманска, кстати, работала в АП «Новости», а затем корреспондентом «Правды» — главной в ту пору газеты страны). Я подставлялся много раз. Шалопай тот еще был! Она многократно могла просто выгнать меня, и все тут. И дисциплинарных, и иных...
— Пьянство на рабочем месте, поди? — И это бывало. Но не на рабочем месте. Мы уходили в ближайший ресторан — «Север». Там лучшая кухня была и — буфет. Ну, мы-то, ладно, сопли-вопли, бал там «Полярка» правила... Это что-то вроде журналистского клуба было. Буфетчица там такая в теле была — так она всех знала и даже не боялась отпускать напитки в кредит...
Когда пришел в журналистику, к ней было отношение особое, как к чему-то святому, высокому. Вот я рассказываю историю про
Женьку Яковлева, указываю там, что он писал обо всем — под разными псевдонимами. Рекордсмен был — в каждом номере печатался! И вот мы выходим с летучки редакционной, и он за что-то меня похвалил. Я даже испугался от неожиданности. Он и другие его сверстники-журналисты казались мне богами.
— Вернемся к вашей работе. Я знаю, что не все ладно было с изданием — типография обложки напечатала слишком большие, и книга вынужденно стала чуть толще... — Да, то, что получилось в итоге, — раритет: фактически две книжки под одной обложкой. Иначе не вставить было. Сошлись на том, что я допишу
62 страницы, этот вариант книги мы сейчас и получили. Вышел такой своеобразный постскриптум к основной части издания. И даже с учетом этих дополнений я составил список, кого еще стоило бы включить в словарь. В нем около
60 фамилий.
— Но книгой-то вы довольны? — После презентации настало какое-то опустошение. А потом я как-то успокоился, со многим смирился. Думаю, книга все же получилась неплохая и для нашего брата-журналиста очень нужная.
Фотогалерея
Упомянутые персоны, псевдонимы и персонажи
