В конце 2005 г. вышла энциклопедия «
Общественная мысль России XVIII — начала XX века». Речь идет об уникальном издании, фактически не имеющем аналогов. Это тем более важно, если учесть тот факт, что интеллектуальная история становится едва ли не магистральным направлением современной историографии. Однако до сего момента так и не удалось написать портрет отечественного интеллектуализма. Быть первым уже значит очень много. В данном случае первой попыткой задана чрезвычайно высокая планка для последующих. Предложенный образ русской мысли XVIII-XX вв. выпуклый и многогранный. В значительной мере это объясняется системным подходом составителей. Во-первых, в энциклопедии представлены интеллектуальные портреты мыслителей едва ли не всех политических направлений: социалистов различных течений, либералов, консерваторов. И эта привычная модель не исчерпывает собранный материал: в данном издании охарактеризованы интеллектуальные конструкты представителей власти, ученых, философов, писателей, религиозных деятелей. Иными словами, в этом контексте общественная мысль — не просто «обломки» политической дискуссии минувшего; она не сводится к проявлению политической идеологии. Это тем более важно, что сфера политического в XVIII-XIX вв. была чрезвычайно ограничена, если вовсе существовала (поэтому подчас бывает затруднительно мыслителя той поры однозначно аттестовать как социалиста, либерала или консерватора.
Во-вторых, в энциклопедии мысль представлена как явление трехмерное. Три группы статей посвящены трем формам воплощения мысли: это идеологемы, являющиеся структурообразующими элементами разнообразных интеллектуальных построений; сами интеллектуальные построения, разработанные тем или иным мыслителем, и транслирующие их органы печати.
Специфику данного издания подчеркивает факт активного использования архивных материалов при написании статей энциклопедии. Читателю, помимо всего прочего, предоставляется справка о наличии архивных документов, относящихся к деятельности того или иного мыслителя или к тому или иному изданию. В энциклопедии таких справок насчитывается 117, они включают отсылки к 226 фондам, хранящимся в 30 архивах России и зарубежных стран — США, Голландии, Литвы, Украины.
Представляется достойной внимания статистика количества упоминаний в данном контексте архивов и отделов рукописей библиотек и музеев: РГАЛИ — 35, ГА РФ — 33, ОР РГБ — 27, РО ИРЛИ — 27, ОР РНБ — 21, РГАСПИ — 16, РГИА — 10, РГАДА — 8, ОПИ ГИМ — 5, РГВИА — 3, ЦИАМ — 3, Архив РАН (Москва) — 3, Архив РАН (Санкт-Петербург) — 3, Архив Гуверовского института — 3 (остальные архивы были упомянуты менее трех раз). Учитывая масштаб поставленной проблемы и системность ее решения, эти цифры представляются весьма значимыми для понимания как структуры Архивного фонда России, так и специфики сложившейся исследовательской практики. Ведь в энциклопедии представлен в сущности «межархивный тематический путеводитель».
При этом архивные ссылки несут не декоративную функцию: многие статьи построены на архивном материале. Казалось бы, что могут прибавить неопубликованные материалы к обычным многотомным собраниям сочинений героев этой энциклопедии? Такая постановка вопроса вытекает из широко распространенного представления об общественной мысли как своего рода прерогативе «профессиональных интеллектуалов». В действительности влияние на умы современников далеко не всегда измеряется опубликованными фолиантами. Яркий пример тому — Екатерина II, чей «Наказ» явно недостаточен для характеристики динамично менявшейся интеллектуальной модели, которой придерживалась императрица. Комментарий к законодательным актам остается искать в ее личных бумагах.
Как это ни покажется странным, схожая проблема имеет место и в отношении писателей. Их влияние на мировосприятие современников порой бывает неизмеримо более значимым, чем влияние «штатных мыслителей». Однозначно сформулировать их позицию по тому или иному вопросу на материалах беллетристики, по самой своей природе склонной к многозначности, зачастую бывает затруднительно. Обращение к источникам личного происхождения в этой ситуации неизбежно. Да и в случае с собственно общественными мыслителями обращение к архивному материалу в высшей степени продуктивно. Ведь черновик порой бывает красноречивее выхолощенной публикации.
Мысль — продукт нерасщепленного человеческого сознания. Она рождается в столкновении органически присущих личности противоречий, усилиями логики, которая окружающим может казаться абсурдом, под влиянием бытовых обстоятельств и каждодневных впечатлений. Попадая в прокрустово ложе «канонически» организованного текста, она заметно теряет в «рельефности», становится скромнее и понятнее — иными словами, стереотипнее. Говоря архивной цитатой, взятой из данной энциклопедии, «есть предметы, которые, — может быть, до некоторого времени, — поддаются только непосредственному сознанию и ощущению, но не поддаются строгому логическому анализу, не терпят искусственной конструкции. Всякая формула дает им ложный вид». Мысль — по своей природе явление бытовое, которому неуютно в архитектонике строго выстроенного текста, так что представляется оправданным искать ее в «бытовых условиях» — в письмах, дневниках, черновых заметках, зачастую неопубликованных, т.е. в архивных материалах. Мысль — прежде всего сиюминутное открытие, «поймать» мгновение которого в переписке значит не меньше, чем освоить объемный трактат на заданную тему.
К поставленной проблеме можно подойти и с другой стороны. Любое сочинение предполагает круг рассматриваемых в нем проблем. Сочинитель в меру своих способностей решает поставленные задачи и при этом вовсе не стремится поведать миру о нерасщепленной целостности своей сознательной жизни, плодом которой и стала изложенная мысль. Исследователя же как раз и интересуют интеллектуальные модели, стереотипы мышления и в первую очередь «интеллектуальный быт», «интеллектуальная кухня». Все это обычно остается за рамками опубликованного. Это тем более относится к русской общественной мысли XVIII-XX вв., развивавшейся в условиях ограниченного политического плюрализма и большого «внимания» со стороны государства.
Опубликованные материалы не дадут ответа на вопрос, как оценивал Б. Н. Чичерин политическую конъюнктуру в России и в странах Западной Европы. Их будет недостаточно при оценке служебной деятельности М. М. Щербатова. Опубликованные источники не позволят проследить этапы духовного становления С. С. Уварова. В библиотечных каталогах не найти ранних черновых проектов государственных реформ М. М. Сперанского. Без дневников Л. А. Тихомирова, в значительной мере еще не опубликованных, будет неочевиден бытовой, психологический, интеллектуальный контекст возникновения его публицистики. Реконструкция религиозных взглядов B. C. Печерина невозможна без внимательного изучения его эпистолярного наследия, в значительной мере отложившегося в ОР РГБ. И даже многочисленных статей В. В. Розанова недостаточно, чтобы отследить пульсирующую мысль философа. Ответы на эти и многие другие вопросы даны в энциклопедии при активном использовании архивных материалов.
И, может быть, самое простое и очевидное — трудно без архивов восполнить недостающую информацию о героях энциклопедии. Например, об участии А. Д. Пазухина в разработке аграрных законов в 1890-е гг., о деятельности А. Э. Нольде и В. М. Гессена в Юридическом совещании в 1917 г., о годах ареста В. Н. Муравьева. Эта информация уникальна и, несомненно, сама по себе представляет большую ценность.
И, наконец, обращение к архивному материалу — явное свидетельство авторского характера статей, многие из которых являются первыми в своем роде исследованиями. Статьи о К. К. Арсеньеве, В. М. Гессене, В. А. Грингмуте, С. А. Котляревском, В. А. Мякотине, С. Н. Сыромятникове, Д. А. Хомякове, Г. Ф. Шершеневиче и многих других, в сущности, лишь «прокладывают» дорогу в историографии.
