о «консервации» проекта. В разное время Роскомнадзор (РКН) блокировал «Луркоморье» за статьи о суициде, педофилии и наркотиках. Были претензии к сайту и у Центра по борьбе с экстремизмом за статьи о
. В апреле 2015 года суд
». Специальный корреспондент «Медузы»
поговорил с Хомаком об истинных причинах закрытия «Луркоморья», о цензуре и будущем российского интернета.
— Почему вы решили заморозить «Луркоморье»? Можно же было продолжать делать его не для аудитории из России?
— Заморозить — значит признать статус-кво, который существует на данный момент. «Лурк» за два месяца частых блокировок потерял 80% аудитории — не ядерной, а случайных людей, которые приходят из поисковиков и утыкаются в экран блокировки.
Проект заморожен, мы в него больше не вкладываемся, ничего не делаем, только оставляем как архив. Вообще в последнее время существовать практически было невозможно. Нас пятеро, мы инвесторы, мы же сотрудники, мы же все остальное, мы вкладывались в «Лурк» своим личным временем. Чем дальше, тем больше меня эта свистопляска [с Роскомнадзором] утомляла, потому что мне нужно искать, чем кормить котов и платить за квартиру.
— Так это же скорее как хобби уже стало, нет? На поддержку «Луркмора» вряд ли уходило очень много времени.
— Да, сайт требовал минимальной поддержки, максимум пару часов в день. Хобби — не хобби, но с тех пор, как
подключился Роскомнадзор, я не могу перепрофилировать ресурс. Хотелось сделать нормальный проект про сиськи и научпоп, позвать инвесторов, продать рекламу. Я смотрю канал Discovery и понимаю, что можно сделать научпоп-сайт вроде «Лурка», но чуть менее экстремальный и менее панковский. Три года я ходил с этой идеей, но общение с Роскомнадзором убивает всякую мотивацию.
— Так может просто надоело? Формат себя истощил?
— Довольно давно. А потом же я стал получать письма от Роскомнадзора, и у меня волосы вставали дыбом даже на голове. Там обычно была написана полная ахинея — про запрет статьи про коктейль Молотова. Из-за пропаганды насилия меня дергает отдел «Э»,
допрашивают про это и про
Рамзана Кадырова.
— А остальные модераторы что думают?
— Остальные более экстремально настроены и с самого начала предлагали с Роскомнадзором не разговаривать, а слать его в жопу. Мы три года хорошо разговаривали с публикой про то, что такое блокировки, как их обойти и что такое свобода слова. Сайт популярный, его все любят, но просто не осталось ресурсов. У нас было 200 тысяч уников в сутки и 1,5 миллиона хитов, ох***ная аудитория, но реклама не продавалась, так как все боятся.
В общем медиамагната из меня не вышло, переквалифицируюсь в
быдлокодера.
— А существовать вне российского интернета — не вариант?
— «Луркмор» — это русская культура как она есть. Он, конечно, художественный проект, но при этом он сам себя документировал. Он вне российского понятийного поля имеет не больше смысла, чем в 1932 году какая-нибудь газета для эмигрантов, которые бухают, обнимаются и вспоминают минувшие дни.
Вот ты продавал журнал по всей России, а теперь тебе его мешают продавать где-нибудь кроме Жулебина. Я принципиальный эгалитарист, я против всей этой элитной херни. О чем мы всегда с дорогим Йованом Савовичем (основатель коллективных блогов dirty.ru и «Лепрозория» — прим. «Медузы») спорили.
— Переход в режим «памятника культуры» будет проходить под блокировкой?
— «
Тором» (Tor) и
VPN начинают пользоваться все больше народу. Блокировать нас дальше — это расписываться в своей тупости. Мы сами ничего не удаляли, все было заблокировано для русских пользователей. Сейчас волна идет все гуще и гуще, они блокируют нас по всем адресам, доменам. Самоуправство идет чистейшее.
Мы будем существовать так же, как существовали последние два месяца. Но я больше с Роскомнадзором не общаюсь. Большое спасибо за наше счастливое детство, за то, что их в нем не было. И депутатам — спасибо! Я ведь половину времени вместо рабочих дел читаю законопроекты, даю комментарии. Я разбираюсь в законодательстве уже лучше, чем половина депутатов.
Но делать карьеру человека, который разбирается в русской цензуре, УК и УПК — это не то, что я хотел, и жизнь меня не к этому готовила.
— Почему именно «Лурк» привлек такое внимание органов? Есть же и более «экстремистские» сайты.
— Вот для меня последней каплей стала
история с фондом «Династия». Почему именно он? Есть же много других фондов. То, что случилось с «Династией» — это пи***ц, и если ей пи***ц, то нам в общем ловить нечего.
Я думаю, что у каждого человека есть мечта послать учителя или мента в жопу. Мы на «Лурке» это делали часто, особенно после появления Роскомнадзора. Даже иногда злоупотребляли этим. Когда над Роскомнадзором все ржали, им это не нравилось, конечно.
— Получается, с их стороны — это месть.
— В России же есть же целая индустрия из «нашистов», которая запрещает все, что попадется на глаза. К нам приходят и говорят: «Мы вам запрещаем то-то и то-то», но ведь в этом нет состава преступления, и дело не возбудить, даже административку.
Есть
закон о защите детей, по которому они требуют удалить что-то по результатам оценки экспертов. Я читаю эти заключения экспертов, а они безумные — как будто взяли дворничиху и предлагают ей судить, является ли та или иная картинка педофилией или пропагандой наркотиков.
— Следственный комитет приходил к вам по поводу Кадырова, это явно не про защиту детей.
— Это 282 [статья УК], да. К нам приходили за статьи про Адыгею и про Кадырова. Еще лет пять назад для сайта нашего масштаба самое страшное было разозлить начальника районной ментовки, который у себя там царь и бог. Но мы уже поднялись до того уровня, когда начальник региональной милиции обижается и предлагает нас убрать. Дальше идет запрос в СК, ко мне приходит в семь утра участковый и начинает спрашивать безумные вещи, сам не понимая о чем.
— А про Кадырова что спрашивали?
— А ничего такого у нас не было написано — просто с особой «любовью» к Кадырову. Требовали данные «айпишника» автора, другие данные. Я ответил, что у меня нет никаких данных, а меня попросили, чтобы я сигнализировал им об экстремизме на сайте. Про Адыгею тоже ничего особенно у нас не было. Про коктейль Молотова вообще раньше в каждой школе учили.
— Как показал Майдан, его вообще не очень сложно делать.
— Так я отвечал оперу: «Слушай, Майдан показывали всю зиму по русскому телевидению»! Вообще рецепт коктейля Молотова — это словарная статья. Потом мне другие опера звонили и просили к ним тоже прийти. Когда я прилетел из Израиля в Москву в сентябре, то первый звонок я получил не от девушки или от мамы, а от опера. За день до этого он заходил ко мне домой и напугал до полусмерти мою бывшую жену. Осматривался на предмет взрывчатых веществ.
— Раньше, я так понимаю, ты с Роскомнадзором взаимодействовал, а в марте писал про шантаж и выкручивание рук. Что изменилось-то?
— Раньше они приходили и говорили, что мы хотим заблокировать, но не хотим скандала: «Давайте вы все-таки что-нибудь придумаете». Мы игриво сами ставили блокировку или предлагали еще поговорить и тянули время. После определенного момента они перестали на нас смотреть, потом начали вписывать в пресс-релизы мою фамилию, а потом [глава Роскомнадзора Александр] Жаров в прямом эфире по «России-24» меня начал лично поливать. Вот она слава, казалось бы, но какой-то привкус у нее не тот.
Дело Сюткина — это история про то, что Роскомнадзор
пошел в Мещанский суд с требованием обязать Роскомнадзор запретить статью про Сюткина. Первый раз они даже не взяли доверенность от Сюткина, а во второй раз суд был: Роскомнадзор против государства Тонга («Луркмор» зарегистрирован в домене этого государства — прим. «Медузы»), как будто они не знают, где я живу.
Представители Тонга не явились, и суд чиновники автоматом
выиграли. В решении суда написано, что фотография и подпись Валерий Сюткин — это персональные данные и личная тайна, а значит подлежит удалению вся статья.
— Конечно. Закон о забвении закрывает те косяки, которые остались в
законе о персональных данных. Например, все дела решаются по месту жительства истца, а не ответчика, то есть «Яндекс» должен будет бегать по всем магаданским судам и что-то отстаивать. А если на сайте есть реклама, ориентированная на российского пользователя, то сайт подчиняется российским законам. Все эти законы направлены на то, чтобы задушить хоть какие-то независимые медиа в России.
— Закон не прошел же пока.
— Во втором чтении, наверное, как обычно в таких законах, выкинут самые одиозные шутки (типа удаления за три дня и удаления информации трехлетней давности), но закон, скорее всего, примут, оставив все технические коррективы. Причем у нас всегда в законах есть такие подлянки, которые меняют другие законы.
— А со статьями про Украину проблем у вас не было?
— Мы все устали, проект полтора года уже на излете. Он хорош как архив молодости нашей, а на Украину запала уже не хватило, и модераторы все поскорее удаляли, чтобы не разбираться.
— Ты обиделся на журналистов, которые якобы не замечали проблемы «Лурка». Ты кого имел в виду?
— Как медийщик и историк медиа, я могу сказать — когда Роскомнадзор в первый раз наехал на «Лурк», был медиаскандал, и я 30 часов говорил по телефону и печатал комментарии. Была надежда что-то изменить.
И, честно говоря, мне 30 часов ху***сить Роскомнадзор понравилось. Правда! Стало понятно, что они тупые, что чиновники — это не зло, а боль. Но чем дальше, тем меньше кто-то нас поддерживал.
— Вот про «Династию» все СМИ среагировали, было много материалов, и что?
— Вот это «и что» меня бесит. Я познакомился за эти годы с множеством прекрасных людей, но все они сидят и говорят «П***ец особенно близок». Но конкретно что-то делать никто не может и не хочет, всем не до того.
— Ты говорил год назад, что смерть интернета приближается «законодательной эрозией». Она еще ближе стала?
— С интернетом много проблем во всем мире — плохо все и в США. Но Россия просто берет все самое грустное и на общем описании строит свои законопроекты, добавляя туда еще чудовищной гнуси. Они хотят, чтобы в интернете остались только госпоиск, госуслуги и телепрограмма.
Причем все эти законодательные штуки в России перекидывают расходы не как в Китае на государство, а на средний бизнес, на поисковики, на провайдеров и содержателей сайтов.
— И что дальше будет?
— «Лурк» я хочу отдать какому-нибудь гуманитарному институту славистики, а интернет они уже нагнули, как хотят. Выжмут за границу «Медузу» и ей подобных, заблокируют на еще более безумных основаниях что-нибудь, исчезнет вся конкуренция, «Яндекс» либо отожмут, либо удавят. Они хотят задавить все живое в интернете. Это цель любой бюрократии, но русская взялась за дело особенно рьяно.
— Ты уехал из России из-за угроз? Возвращаться из Израиля собираешься?
— Обыски, Следственный комитет — это достаточная угроза? Я смотрел и думал, что сейчас власти отпустят немного, но вот в сентябре меня в Москве просили сдавать информацию про авторов, а я не хочу их подставлять.
Я банально не знаю, что на мне висит. Если что-нибудь случится в Москве [хорошее], то я первым же паровозом в пломбированном вагоне вернусь. Мне комфортнее в русской культуре находиться.
— Есть мнение, что ты стал относиться к себе и своему проекту серьезнее, чем следовало, и мол это уже не тот «Лурк», который народ любил. Ты что думаешь об этом?
— Это очень странное мнение. Я не к себе отношусь серьезно и не к проекту, а к цензуре. Вообще, замечания про «Лурк уже не тот» хорошо описаны в одноименной
статье, но самое смешное: я три года говорю, что формат выдохся, что надо искать новое. Я борюсь с российской цензурой именно за консервацию «Лурка», со всеми архивами и статьями и историей правок. Именно этого я добиваюсь последние годы: если уж сохранять историю массовой культуры, то целиком, а не с вырезанными статьями и фотографиями.
— В списке националистического сайта «Спутник и погром» тебя назвали одним из 30 самых влиятельных москвичей моложе 30 лет. Там пишут, что ты «мутировал в борца за свободу информации». Ты видишь себя в этой роли?
— Я всегда этим локально занимался, но я не хочу повторить судьбу борцов за свободу информации, чтобы не двинуться и не провозгласить себя мессией, как это часто бывает. Сейчас у меня ощущение такое, что Сорокин и Пелевин [в России] давно пройдены, идет сплошной Салтыков-Щедрин, и уже местами начинается Гоголь.
