Интервью
- 2 марта 2018
- просмотров 1764
Сегодня нашим собеседником в «Литературной гостиной «ВП» («Волгоградской правды» —
Мир энциклопедий) будет один из авторов большого коллективного труда, который раньше никогда не издавался в регионе. Речь об уникальной книге – первой «
Этнографической энциклопедии Волгоградской области». О том, как создавался этот проект, наш обозреватель
Юлия Гречухина поговорила с главным редактором энциклопедии, доктором исторических наук, этнографом, профессором
Мариной Рыбловой.
Переплетённые традиции
— Марина Александровна, вы очень известный этнограф, но профессия эта совсем не на слуху, почему ее выбрали? — Мое детство и юность – с 4 до 20 лет – прошли в совхозе «Красный Октябрь» Палласовского района. Наверное, моя будущая профессия этнографа определялась в каком-то смысле уже тогда. В совхозе проживали, кроме русских, казахи, у нас в классе их было больше половины, поволжские немцы, украинцы, татары.
— Дружно жили? — Очень. В старших классах часто собирались компаниями у наших одноклассников-казахов. Их родители спрашивали: по-русски стол вам накрывать или делать дастархан? Мои родители также ходили в гости к казахам, обязательно прихватив с собой в подарок хороший чай. У меня было много родственников украинцев. Отправляя нас в детстве к дедам в Новую Полтавку, родители говорили: «Поедете в хохлы». Там нас очень забавляла «хохлятская речь». А галушки, которые готовила моя русская бабушка по украинскому рецепту, я до сих пор считаю вкуснейшим на свете блюдом.
— Традиции переплелись? — Да, моя мама пекла немецкие пироги, которые мы и называли по-немецки «кухи» (от немецкого Kuchen), зимой делала салтисон. Во всех русских семьях нашего совхоза готовили казахский анкаль. Могли приготовить из баранины, а могли и по-своему, из утки. Чай и русские, и немцы предпочитали пить из пиалок, которые называли «касюшками».
Вернуться к истокам
— Задумывались – отчего так сложилось? — Мы очень мало знали о своих корнях. Как оказались казахи на русской земле? Почему наш совхоз раньше был немецким хутором и назывался по имени владельцев – Шульцы? И уж совсем ничего я не знала в своем детстве о донских казаках. Помню, как запоем читала уже в 10-м классе
Шолохова. А вот мама моя как-то не спешила рассказывать о своих предках – казаках станиц Сиротинской и Иловлинской. Но встреча с ними произошла. Моя первая экспедиция 1983 года проходила как раз на территории Иловлинского района. С этого момента я заболела казачьей этнографией навсегда. Хотя и интерес к другим народам и культурам нашей области не иссякал. Мы проводили впоследствии экспедиции и среди немцев Поволжья, и среди татар, и среди украинцев.
— Вы сказали, что этнография как наука появилась довольно поздно и, к сожалению, много времени было упущено – в нашем регионе или в России вообще? — С этнографическими исследованиями не повезло именно нашему региону. В ХIХ веке в нашем крае работало немало энтузиастов, краеведов, которые скрупулезно собирали материал по традициям народов, проживающих здесь.
Мордовцев и
Небольсин призывали изучать более активно эту удивительную нижневолжскую традицию, связанную с вольницей, самостийностью, с активными межэтническими контактами. Сюда приезжали и столичные ученые, например, представители знаменитой семьи
Харузиных:
Михаил и
Алексей. Первый изучал донских казаков, второй – казахов Букеевской Орды. Проявляли интерес столичные ученые и к поволжским немцам. Но большинство исследований прекратилось сразу после революции.
— Почему? — Донские казаки попали в опалу из-за активного участия в Белом движении. Тема поволжских немцев была закрыта после их депортации в 1941-м. Правда, на территории нашей области проводились в послевоенное время фольклорные и этнолингвистические исследования, а вот собственно этнографии не было. Первая этнографическая экспедиция была организована
Владимиром Когитиным в Волгоградском госуниверситете в 1982-м.
— Разговор «не для протокола» – всем любопытно, но не до конца понятно, как именно работают этнографы, что у них в арсенале, кроме блокнота, диктофона и фотоаппарата? — Что у нас в арсенале? Ну, во-первых, диктофоны – это детище современности. В 1980-х годах мы даже магнитофоны с собой не брали. Наши информанты боялись их. Мы же не песни предлагали им попеть, а спрашивали «про старину». А в понятие старины входили и дореволюционные традиции, и ужасы советского времени: расказачивание, раскулачивание, выселения, депортация, голод и пр. О таких вещах в то время на магнитофон не говорили. Мы все писали простой шариковой ручкой. Магнитофоны стали использовать только в 1990-х, а потом уже и цифровые диктофоны. Фотоаппарат – это обязательно. Но в полевых условиях нет возможности воспользоваться фотовспышкой, а значит, не всегда получалось сфотографировать, например, интерьеры.
— И какой выход нашли? — Многое зарисовывали, делали планы и чертежи домов, поселений. В нашем архиве хранится очень много фотографий построек, которых уже давно нет: казачьи курени, здания станичных правлений, старинные немецкие дома, водяные и ветряные мельницы, деревянные церкви и пр. Многие из этих фотографий представлены в нашей энциклопедии.
— Фольклористы «охотятся» на устное народное творчество, а на что нацелены этнографы? — В экспедициях мы изучаем все, что относится к понятию народной культуры: кроме жилищ и поселений – традиционную одежду, пищу, календарную и семейную обрядность, особенности семейной и общественной жизни. Живем подолгу в селах, станицах и хуторах, общаемся с жителями и спрашиваем, спрашиваем, спрашиваем, спрашиваем. Этот метод называется «опрос информантов». А еще смотрим, смотрим, смотрим и фиксируем. Этот метод называется «непосредственное наблюдение». И еще собирали вещевые коллекции. Фото многих предметов (утвари, посуды, одежды и пр.) тоже представлены в нашей энциклопедии.
Упомянутые персоны, псевдонимы и персонажи
