Интервью
- 2 апреля 2018
- просмотров 2915
«Ученые должны обеспечить общество научной информацией об исламе. То есть это не должна быть апология, это не должна быть фальсификация или критика. Задача ученого – давать достоверную информацию об исламе». Таково кредо замечательного ученого-исламоведа
Станислава Михайловича Прозорова. В январе нынешнего года ему исполнилось 80 лет.
По случаю юбилея в Санкт-Петербурге, в Институте восточных рукописей, с которым связана вся научная биография ученого, прошло заседание Ученого Совета. На нем С. М. Прозоров выступил с докладом «К 20-летию выхода
1-го выпуска энциклопедического словаря «Ислам на территории бывшей российской империи».
Этот словарь хорошо известен российским мусульманам, как и другие книги Станислава Михайловича – «Ислам как идеологическая система», «Методологические подходы к переводу Корана на русский язык», «Хрестоматия по исламу». Научные достижения С. М. Прозорова отмечены международными премиями и высокими наградами – золотой медалью Ташкентского исламского университета, премией им. Е. В. Тарле Правительства Санкт-Петербурга. Со С. М. Прозоровым побеседовала корреспондент DumRF.Ru
Ольга Семина:
— Уважаемый Станислав Михайлович, Вашему словарю – 20 лет. Как все начиналось? Ведь «Исламу на территории бывшей Российской империи» предшествовал энциклопедический словарь «Ислам», который Вы составили, отредактировали и для которого написали рекордное количество статей – 80! Он вышел в 1991-м году. Затем началось издание словаря «Ислам на территории бывшей Российской империи». — Задача этого издания, – справочного по форме, но исследовательского по содержанию, поскольку он основан на проработке первоисточников, архивов, – предоставить российскому читателю наиболее объективную и разнообразную информацию об исламе как идеологической системе, чтобы человек сам мог по прочтении судить об этой системе, что в ней положительного и отрицательного. Я решил издавать его отдельными выпусками. Так оперативнее. Первый вышел в 1998,
второй – в 1999,
третий – в 2001. Затем эти три выпуска были собраны вместе, дополнены и изданы
отдельным томом (в 2006 году —
Мир энциклопедий).
Четвертый выпуск словаря появился в 2003 году. Но в 2005 году я занял должность заместителя директора Института восточных рукописей РАН, поэтому в течение десяти лет не мог вплотную заниматься словарем.
Пятый выпуск я смог издать только в 2012 году. В прошлом голу я подготовил шестой выпуск. В проекте участвует три десятка авторов из разных стран – от Японии до Америки, хорошо представлена Центральная Азия. Сейчас речь идет о том, чтобы соединить 4-ый, 5-ый и 6-ой выпуски и издать
второй том словаря. Он по объему будет больше, чем первый. В нем около
250 статей (в первом томе
255 статей —
Мир энциклопедий), десятки авторов, множество указателей. Я считаю, что этот словарь самое ценное, что удалось сделать за последнее время. Такого академического издания, которое было бы выдержано концептуально, структурно, идеологически и технически, больше нет. И этот материал востребован. И не только мусульманами, но и журналистами, культурологами, политологами, публицистами. Методологический подход, который я на протяжении
40 лет реализую, известен: региональный ислам – это единственная объективная форма его существования. И это не просто декларация, этот методологический подход реализуется в конкретном материале. Во всех выпусках словаря показано, что многообразие ислама – это не недостаток, не негатив, что объективно существует только та региональная форма ислама, которая укоренялась именно благодаря тому, что впитывала национальные, местные традиции. Если бы сращивания не произошло, то ислам не прижился бы на Северном Кавказе, в Средней Азии, в Поволжье. В такой региональной форме он имеет право на существование, и только он является нормальным исламом. Но человек, признающий свою форму, точно также должен уважать другие формы существования ислама, будь то Казахстан или Пакистан. Если мусульмане, исследователи встают на эту позицию, то становится ясно: нет ислама плохого или хорошего, все формы ислама, за исключением экстремистских форм, которые навязывают свою идеологию насильственным путем, равноправны и равноценны. Внутри самого мусульманского сообщества (шейх
Равиль Гайнутдин это хорошо понимает) должно быть признание самодостаточности, самоценности всех региональных форм. Я считаю это очень важным в российских условиях. У нас накоплен уникальный опыт! Ведь нет другого государства в мире, где на огромной территории в рамках единого государства жили бы совершенно разные конфессиональные общины, они притерлись, ужились, они понимают, что крыша у них общая и фундамент общий, и нельзя этот дом расшатывать.
— Словарь начал выходить, когда уже не то что Российской, а и советской империи не существовало. Почему же в названии «империя» осталась? — Название были придумано еще до всяких переворотов, до распада СССР. Почему? Я много общался с нашими мусульманами. Я работал в Средней Азии, бывал и на Кавказе. Меня знали, когда я начинал готовить первый выпуск. При все внутренних трениях между собой думающие мусульмане все-таки ощущали себя гражданами большой империи. Приступая к изданию словаря, я сразу сказал авторам – никакой исламофобии, никакого прозелитизма, это академическое издание. И люди, которые присылали мне свои статьи, понимали важность участия в этом проекте, который объединяет всех мусульман. Поэтому «Российская империя» в названии не раздражает, а наоборот: материал позволял им быть причастным к истории большой страны – Российской империи и Советского Союза. Материал осаживал многих. За годы издания словаря через него прошло около сотни авторов – из Узбекистана, Казахстана, Туркменистана, других стран. Бывало, какой-то автор начинал писать о своем, местном деятеле – «выдающийся», но таких «выдающихся» было тысячи по всей стране. И этот автор начинал ориентироваться: есть местная элита, а есть деятели, которых знает вся республика или вся страна. Поэтому я считаю, что этот проект по своей направленности, по своему содержанию – миротворческий, он помогает снять многие недоразумения и разногласия. Если ты свое болото хвалишь, а твой сосед свое, то к чему это приведет?! Вы будете лбами сталкиваться. А чем ваш ислам лучше? Какие у вас аргументы? Аргументов нет, только субъективные оценки. Так же нет объективных критериев – ни у светских ученых, ни у мусульманских, ни у чиновников – чтобы определить, какая школа в исламе – догматическая, правовая – самая правильная.
— После окончания восточного факультета Санкт-Петербургского, тогда Ленинградского, университета Вы три года – с 1961 по 1964 – работали в Душанбе. Это помогло Вам, когда началась работа над словарем? — Я – среднерусский человек. У меня никогда не было никаких фобий. Для меня этническая составляющая никогда не имела значения. Поэтому мне в Душанбе было легко, у меня не было чувства превосходства, ощущения, что я – старший брат... И у тех, кто со мой был близок, не было претензий, что я, мол, приехал кого-то учить. Мы были коллегами.
— Именно в Душанбе началась Ваша научная биография как исламоведа? — В Душанбе я работал с известным историком
А. М. Мухторовым (1924-2007), впоследствии академиком. Он много ездил по экспедициям, а я занимался расшифровкой и переводом арабских надписей на кайраках (местных надгробиях), которые собирала экспедиция. В то время я был там единственным арабистом. Вернуться из Душанбе в Ленинград я мог только через аспирантуру. Причем с обычной темой не получилось бы. И вот в библиотеке в Душанбе я нашел монографию о зейдитах на немецком языке. Зейдиты – это одно из течений в шиитском исламе. Я написал автореферат по этой теме, сдал экзамены, и меня приняли в аспирантуру. Получилось так, что моим научным руководителем был назначен
П. А. Грязневич (1929-1997). Как-то он дал мне книжку
аль-Хасана Ибн Мусы ан-Наубахти «Шиитские секты». Арабское издание, совсем дешевое. Это раннее сочинение, между III-IV веком, в нем и о зейдитах много написано. Эта книжка стала темой моей кандидатской диссертации. Вот такое стечение обстоятельств. Поэтому сказать, что я стремился заниматься шиитскими источниками, было бы неправильно. Но потом стало интересно. Все-таки это для нас неизвестный мир! Вот так с аспирантуры я занимаюсь исламом. Как однолюб, который женится раз и навсегда, так и я: ничем другим, кроме ислама, не занимался, ни на что другое не отвлекался. С 66-го года – и всю жизнь. И не жалею об этом.
— Станислав Михайлович, вернемся к словарю «Ислам на территории бывшей Российской империи», во многом уникальному. На Ваш взгляд, может ли он свидетельствовать об определенном уровне развития российского, в прошлом советского, исламоведения? — Да, конечно. Вы видели сборник «Ars Islamica» (имеется в виду книга «Ars Islamica: в честь Станислава Михайловича Прозорова/ Сост. и отв. ред. М. Б. Пиотровский, А. К. Аликберов; Ин-т востоковедения РАН. — М., Наука – Вост. лит., 2016)? Там есть статья
М. Б. Пиотровского. Мы с ним вместе начинали заниматься исламом. В свое время он был секретарем парторганизации, и мы в его парткабинете проводили семинары. Он знает и понимает значимость исламоведения, в каком оно было состоянии и что оно дало.
* — А дату рождения такой науки, как исламоведение, Вы могли бы назвать? — Российское имперское исламоведение связано прежде всего с именами барона
В. Р. Розена (1849-1908),
А. Э. Шмидта (1871-1939). Именно по записке А. Э. Шмидта в Петербургском университете появилась кафедра исламоведения. Шмидт обратил самое серьезное внимание на российский ислам, он поставил вопрос о том, что его нужно изучать. Следом за этими учеными появились
В. В. Бартольд (1869-1930),
И. П. Петрушевский (1898-1977). Кстати, в годы учебы в университете ислам, несмотря на атеистическое время советской эпохи, нам читал профессор Петрушевский. Он давал студентам объективное представление об исламе, без каких-либо оценок. Именно на восточном факультете университета я получил понимание того, что такое академическое отношение к исламу. Перед войной была целая плеяда молодых исламоведов – это
К. С. Кашталева (1897–1939),
А. Я. Борисов (1903-1942). Это заслуга
Крачковского, который не был исламоведом, но он был блестящим арабистом и воспитал таких ученых. У Крачковского был четко контекстно-исторический подход к памятникам. Памятники нужно трактовать и изучать, исходя из самого памятника. У К. С. Кашталевой не более десятка статей опубликовано, небольших, но образцовых – «О термине ханиф в Коране» или «О термине шахида в Коране». Она берет термин и разбирает его по всем статьям. Борисов первым в России занялся историей му‘тазилитской литературы. То есть до войны были очень сильные ученые, но литература их была неизвестна.
— Насколько я знаю, их статьи публиковались только в сборниках Академии наук. В частности, одна из статей К. С. Кашталевой «Подражания Корану» Пушкина и их первоисточник» была опубликована в 1930 году в «Записках коллегии востоковедов». Замечательная статья! — Да, довоенная школа исламоведения по существу еще была имперской. После войны традиция обрывается. А петербургская школа исламоведения официально родилась в 1918 году! Ровно сто лет назад А. Э. Шмидт, ученик барона Розена, написал ходатайство, и Академия наук в ноябре 1918 года учредила на восточном факультете кафедру исламоведения. Она просуществовала несколько лет, пока не началась антирелигиозная компания. Но сам факт говорит о том, что потребность в изучении российского ислама уже тогда осознавали. После войны все ушло в никуда. И я с трудом в начале 70-х годов издавал свою монографию по сочинению ан-Наубахти. В 1980 году я издал вторую монографию – «Историография шиитского ислама». Когда отдел науки и пропаганды при ЦК КПСС принял решение, что нужно изучать ислам, в Ташкенте состоялось I Всесоюзное координационное совещание по проблемам современного ислама. На нем была принята программа по активизации исламоведения и подготовке исламоведческих кадров. На тот момент – это начало 80-х годов – я был готов к выполнению этой программы. Я ощущал, что нет специалистов, нет учебников, пособий, фундаментальных исследований, нет переводов памятников сугубо исламских. Я ощущал, что нашему обществу это нужно.
— Но и спустя сто лет кафедры исламоведения на восточном факультете СПбГУ как не было, так и нет! — В 90-е годы было бесполезно об этом говорить, хотя меня приглашали и я читал лекции по исламоведению на восточном факультете. В Институте культуры был большой интерес к этой теме. Я там тоже читал лекции. В конце 90-х годов возникла необходимость в профессиональных исламоведах. Для этого как минимум нужно было создать кафедру. Я подготовил учебную программу «Введение в исламоведение». На факультете студентам я прежде всего давал читать тексты, разные – ханафитский, шиитский, ханбалитский, муатазилитский. Цель одна – чтобы студенты не подходили субъективно к какой-то одной школе. Они должны увидеть – что такое ислам в его разных проявлениях, а лексика может быть разной. Когда появился бакалавриат, то я читал там курс «Введение в исламоведение», а магистрантам – курс «Ислам как идеологическая система». Да, в исламе есть разные школы, разные направления, но они все существуют в единой системе. Есть ли связь между шиизмом и суфизмом? Есть ли связь между догматикой и правом? Об этом я говорил студентам. Эту программу потом опубликовали. Сейчас, когда пошло финансирование на подготовку исламоведов, выяснилось, что эту программу читать некому. Классическое исламоведение – что это такое? Сформулирую три принципа. Первое – должно быть соответствующее образование. Второе – опора на оригинальные источники. Третье – методологический подход. Он заключается в том, что ислам формировался в борьбе идей и мнений, что он всегда был разный, но что в конечном итоге происходило сращивание нормативного ислама, т.е. основных принципов ислама с духовными, культурными, историческими традициями народов. Это принципиально важно. Можно быть доктором наук, хорошо знать арабский язык, но если не будет методологического подхода, то встанет вопрос – какой ислам правильный? Это недопустимо. И если ты не работаешь с источниками, значит, ты получаешь материал из вторых или третьих рук. То есть ты можешь их пересказать и приврать еще при этом. Я эти принципы сформулировал, декларировал, я их и реализую в своей научной работе, подтверждая материалами. Моя совесть чиста. Если кто-то считает, что я сделал что-то не так, докажите, что я не прав. Конечно, всегда будут звучать упреки: вы – не мусульманин, как вы можете судить об исламе. На это ответ простой, сформулированный еще прошлым поколением наших ученых: не обязательно быть рыбой, чтобы заниматься ихтиологией. И не обязательно быть птицей, чтобы стать орнитологом.
— Станислав Михайлович, вы говорили об источниках, а сколько их хранится в Институте восточных рукописей? И что это за источники? — Арабографичных рукописей у нас более 10 тысяч. Около пяти тысяч – чисто арабских. Около 3,5 тысяч – персидских и приблизительно полторы тысячи – османских, тюркских. Арабские рукописи по тематике разные: это и поэзия, и география, и история, и астрономия. Если брать чисто исламскую часть, то она небольшая. Шиитская часть – неоригинальная, в основном это известные произведения. Единственная рукопись, которая привлекла мое внимание и которую я сейчас хочу издать, была переписана в 1775 году под Казанью. Там четко указано – мулла такого-то медресе, имя, дата – все есть. Названия рукописи в нашем каталоге нет, но когда я ее читал, обнаружил название. Это раннее сочинение, полемическое, 8-го века. Почему именно там, в центре суннитского ислама, была переписана рукопись? Может быть, сам мулла был шиитом? О нем ничего не известно. Я пытался узнать: район, где рукопись была переписана, есть – Ковали под Казанью. В самой рукописи много приписок, комментариев, пояснений к тексту. В ней много жизни. Видно, что ее читали. Это значит, что интерес в той среде к этому сочинению был. Самое интересное, что оно нигде до сих пор не было известно. Я хочу его издать – текст, перевод, комментарий, введение.
— В какой степени сокровища, хранящиеся в Институте восточных рукописей, изучены? Есть ли кадры, чтобы этим изучением заниматься? — Наша коллекция уникальна. В Иране, Турции, Египте, конечно, больше рукописей, и это естественно, там это свое, и рукописи целенаправленно собирали. Ценность нашей арабографичной коллекции заключается в том, что в ней много сочинений, которых даже в тех коллекциях нет, которые отражают нашу, российскую, местную традицию. Наши мусульмане в XVIII-XIX веке писали по-арабски, по-татарски арабской графикой. Эти рукописи отражают определенное время, определенный интерес к тематике, к авторам, и вообще уровень культуры, образования наших мусульман. Это наше российское наследие, наследие наших мусульман. По нашей коллекции видно, что они читали, какие контакты у них были. Мы можем оценить их интеллектуальный уровень. А среди них были люди, которые помогли адаптировать нормативный ислам к местным традициям. И в Дагестане, и в Казани, и в Петербурге, и в Москве были очень грамотные мусульманские деятели. Поэтому с точки зрения истории российского ислама, это очень важная коллекция, которая показывает, как инкорпорировалась мусульманская интеллигенция в российское общество.
— Станислав Михайлович, ХХ век обошелся с исламоведами очень немилостиво. Но сегодня специальность «исламовед» востребована больше, на мой взгляд, чем просто арабист. — Конечно. Актуальность и востребованность этой специальности определил геополитический контекст. Ислам за последние три десятилетия стал совсем другой. Он стал более активный, более агрессивный, его столкновение с европейской цивилизацией стало более жестким. Я думаю, это вызвано накопившейся обидой, ненавистью, которые проявляется сегодня в пещерных формах возрождения ислама. Северная Африка, Египет, Ближний Восток – после похода
Наполеона на рубеже XVIII-XIX веков, по сути, они уже не развивались. Из них выдаивали все, что можно. И сейчас главное, из-за чего весь Ближний Восток бурлит, – это нефть. В России со времен
Екатерины Великой осознавали, как важно проявлять заботу о своих подданных – мусульманах, а в XIX веке уже ученые обратились к собственному исламу, они осознавали необходимость его изучения. Это были энциклопедически образованные люди. Их немного было. Но это как теория свечи: если есть маленький свет, к нему все равно будут тянуться, вокруг него все равно будут собираться. Исламоведы были такими свечками. Они были подвижниками.
— Благодарю Вас! С юбилеем! ____________________
* «Грандиозным проектом, затеянным Станиславом Михайловичем, стала энциклопедия «Ислам на территории бывшей Российской империи». Громадный труд, объединяющий множество специалистов, стал постоянно живущим проектом. Его мобильность и актуальность обеспечена сочетанием отдельных выпусков с более фундаментально издаваемыми томами. Работа над проектом многотомного энциклопедического словаря, которая с успехом продолжается, стала важным фактором объединения исламоведов и людей религии, стимулировала и организовывала поток исследований по истории ислама в России, задала им правильный тон. Это было безумно трудно и стало возможным только благодаря спокойному, но жесткому умению Станислава Михайловича объединять людей, никого при этом не обижая. Работа над энциклопедией сыграла большую роль в возвращении российскому исламу законного места в исламской истории. Много лет в исламском мире российских мусульман считали периферийными и маргинальными. Теперь мир не без радости увидел широту и глубину российского традиционного богословия, российского суфизма и особенно – реформаторства в российском исламе. К отечественному исламу восходит то, что называют иногда «европейским исламом» и в чем видят часто надежду на успех диалога мусульманской и западно-христианской культур».
Цит. по: Пиотровский М. Б. Единство в многообразии// Ars Islamica: в честь Станислава Михайловича Прозорова/ Ин-т востоковедения РАН; Сост. и отв. ред. М. Б.Пиотровский, А. К.Аликберов. — М.: Наука – Вост. лит., 2016. — С. 20. — ISBN 978-5-02-039776-7.
Упомянутые персоны, псевдонимы и персонажи