Интервью
- 21 декабря 2019
- просмотров 2050
Мир энциклопедий. Из интервью одного из пионеров Рунета, филолога и профессора Тартуского университета (Tartu Ülikool), ученика Юрия Лотмана Романа Лейбова интеллектуальному журналу «Нож».
Российские филологи с начала ХХ века пытаются превратить литературоведение в «нормальную науку» по образцу естественных. Еще до революции возникло Общество изучения поэтического языка, ставшее ядром русского формализма. В 1960-х его идеи продолжил разрабатывать литературовед Юрий Лотман. Его летние школы по вторичным моделирующим системам в эстонском Кяэрику стали местом, где формировалась актуальная гуманитарная культура и Московско-тартуская семиотическая школа.
В середине 2010-х точное литературоведение снова вошло в моду, на этот раз уже в мировом масштабе. Роман Лейбов играет в «новой точной филологии» важную роль: он стал одним из инициаторов
Московско-тартуской школы по digital humanities — ведущего научно-образовательного мероприятия России в области цифровых гуманитарных наук.
— Для меня это скорее исторический разговор, чем реальный. Я застал школу на излёте — единственная школа в Кяэрику, которая прошла 1980-е годы, это была уже мемориальная штука. Настоящая живая движуха — это 1960–1970-е годы, когда
Якобсон2 прорывался в Эстонию, когда всякие люди, которых мы сейчас знаем как маститых учёных, приезжали совсем молодыми людьми.
Сергей Юрьевич Неклюдов3 рассказывал, как он в Кяэрику попал совсем юным учёным. Это были люди из разных сфер, им всем было интересно друг с другом, это была не литературоведческая среда, а то, что потом называлось семиотической культурой.
Для меня Тарту — это постоянно присутствующий за окнами пейзаж, в том числе и ментальный. Для советского общества тогда это была возможность познакомиться с работами серьёзных учёных, которые не твердили, как попугаи, формулы, не хотели идеологически мимикрировать. Это были смелые и неожиданные подходы к тому, что казалось хорошо известным.
В 1970-е годы в интеллигентской среде были страшно популярны декабристы: красивая жизнь, противостояние власти,
Пушкин где-то рядом. Я был школьником, когда читал работу Лотмана «
Декабрист в повседневной жизни» о поэтике бытового поведения декабриста. В ней ты видел живых людей, не таких как ты, людей, которые не боялись смерти, творили чёрт-те что — на балу появлялись, не снимая шпор. На балу положено танцевать — а они в шпорах, нарушители спокойствия, как хиппи. У Лотмана, конечно, был не тот Пушкин, которого нам в школе показывали.
Это касалось всего на свете. Был сборник Института балканистики и славяноведения «Текст: семантика и структура», в нем была опубликована совершенно безумная статья
Топорова4 «
Пространство и текст». Она была, как всегда у Владимира Николаевича, с какими-то жуткими параллелями неизвестно из каких текстов и культур, с цитатами без перевода на всех возможных языках, и ее читали и обсуждали младшие научные сотрудники, выпускники технических вузов, кто угодно.
Энциклопедию «
Мифы народов мира», которая была наполнена статьями участников тартуских школ, достать было невозможно. Кому она нужна была бы сейчас? Стояла бы во всех книжных, да она и стоит, кажется, её всё время переиздают, а тогда это был прорыв. Очень всех достала унылость интеллектуального советского пейзажа.
Упомянутые персоны, псевдонимы и персонажи
